— Да что же с вами случилось? — спросила Джейн.
— Выгнали нас, вот что!
— Быть не может… они не имеют права…
— И Сесил так говорит. Нет, вы подумайте, Джейн! Смотрим мы утром из окна и видим грузовик прямо на клумбе, где розы, а из него вылезают настоящие каторжники с лопатами. В нашем собственном саду! Какой-то карлик в форменной фуражке говорит с Сесилом, а сам курит… у него висит на губе сигарета. И знаете, что он сказал? Что мы можем побыть в доме — не в саду, в доме! — до завтрашнего утра.
— Наверное… наверное, это ошибка…
— Сесил позвонил в колледж, но там никого не было. Мы звонили все утро, а они за это время срубили ваш любимый бук и все сливы. Если бы я так не злилась, я бы глаза выплакала. В общем, Сесил пошел к Бэзби, но толку не добился. Ах, конечно, недоразумение, но при чем тут мы, езжайте в Бэлбери! Пока там что, а в доме уже просто нельзя жить.
— Почему?
— Господи, что творилось! Грузовики, тракторы, какой-то кран привезли… Никто не мог к нам пробраться. Молоко привезли в одиннадцать, мяса так и не было, мясник позвонил, что пройти нельзя. Мы сами еле выбрались, чуть не час шли до моста. Как во сне, честное слово! Грохот страшный, все разрыли, на лугу какие-то будки… А народ! Истинные каторжники! Я и не знала, что в Англии есть такие рабочие. Ужас, ужас!.. — Миссис Димбл сняла шляпку и стала ею обмахиваться.
— Что же вы будете делать? — спросила Джейн.
— Бог его знает! — сказала миссис Димбл. — Сесил звонил юристу, но тот и сам растерян. Говорит, что в юридическом смысле у этого института какое-то особое положение. Насколько я поняла, за рекой вообще не будет домов. Что? Ох, совершеннейший ужас! Тополя вырубили, домики у церкви ломают. Бедняжка Айви плачет, вся пудра слезла, такой страшный вид! Мало ей горя, еще жить негде! Я и то рада, что выбралась живой. Люди какие-то странные… трое зашли в кухню, взять воды, Марта чуть не рехнулась. Когда Сесил к ним вышел, я думала, они его побьют, нет, правда! Спасибо, полисмен их выгнал. Да, и полицейские кишат, тоже очень страшные, с дубинками, как в американском фильме. Знаете, мы оба подумали: так и кажется, что немцы победили. А вот и чай! Как хорошо…
— Живите здесь, миссис Димбл, — сказала Джейн. — Марк может ночевать в Брэктоне.
— Ах, Господи, — сказала матушка Димбл, — слышать не могу про этот Брэктон! Конечно, ваш муж тут ни при чем… Но разлучать вас я не стану. Мы уже все решили, мы переедем в Сэнт-Энн.
— Вот что… — сказала Джейн, поневоле вспоминая свое недавнее паломничество.
— Ах ты, какая я свинья! — огорчилась миссис Димбл. — Болтаю о себе, а вам надо столько мне рассказать. Видели вы Грейс? Понравилась она вам?
— Это мисс Айронвуд?
— Да.
— Видела. Понравилась ли — не знаю… Да не могу я ни о чем думать! Вы же истинная мученица.
— Нет, — сказала миссис Димбл, — я не мученица. Я просто старая, я сержусь, у меня болит голова, и я болтаю, чтобы себя утешить. У нас хоть деньги есть, а у Айви нет, ей не на что жить. Конечно, в нашем доме было хорошо, но ведь и печально. Кстати, я часто думаю, любят ли люди радоваться? Мы завели большой дом для детей, а я ни одного не родила… Наверное, слишком тосковала, пока Сесил не придет, жалела себя… Еще стала бы, как эта женщина у Ибсена, ну, с куклами. Вот Сесилу плохо, он очень любил, чтобы приходили студенты. Джейн, вы в третий раз зеваете. Да, пробудешь тридцать лет замужем, привыкаешь говорить одна. Мужчинам приятней читать, когда мы журчим. Ну вот! Вы опять зевнули…
Ночевать в одной комнате с матушкой Димбл было трудно: она молилась. Джейн просто не знала, куда смотреть, и не сразу заговорила, когда та встала с колен.
2
— Вы не спите? — спросила среди ночи матушка Димбл.
— Не сплю, — ответила Джейн. — Я вас разбудила? Я кричала?
— Да, — сказала миссис Димбл. — Вы кричали, что кого-то бьют по голове.
— Понимаете, я видела, как убивают старика. Он вел машину где-то за городом, доехал до развилки, свернул направо, а на дороге какие-то люди махали фонарем. Я не слышала, что они говорили, но он вышел из машины. Это не тот, который был раньше, без бороды, только с усами. И величавый такой, смелый, как рыцарь… Ему не понравилось, что говорят эти люди, он одного оттолкнул, другой хотел его ударить, но он не. дался. Их трое, а он один… Я читала о таких драках, но никогда не видела. Конечно, они его одолели, он упал, они его долго били чем-то по голове. И еще проверили, жив ли он, совершенно спокойно! Свет очень странно падал, полосками… но я уже, наверно, просыпалась. Нет, спасибо, ничего. Конечно, это ужасно, но я не так испугалась, как в тот раз. Мне старика жалко.
— Вы сможете заснуть?
— Да, конечно. А как у вас голова, еще болит?
— Нет, спасибо, прошло. Спокойной ночи.
3
«Наверное, — думал Марк, — это и есть сумасшедший священник, о котором говорил Ящер». Совет должен был собраться в десять тридцать, и после завтрака пришлось гулять в саду, хотя там было и сыро, и холодно. Стрейк сам подошел, и Марку не понравились и потертая одежда, и грубые башмаки, и темное трагическое лицо. Не таких людей он думал тут встретить.
— Не надейтесь, — говорил Стрейк, — обойтись без насилия! Сопротивляться нам будут, но мы не испугаемся. Мы будем тверды. Многие скажут, что мы хотели смуты. Пускай! Мы не намерены охранять организованный грех, который зовется обществом.
— Вот я и говорю, — сказал Марк, — что мне вас понять трудно. Я именно хочу охранять общество. Какие еще могут быть цели? Конечно, вы стремитесь к чему-то высшему, нездешнему…
— Всем сердцем, всем разумом, всей душой, — сказал Стрейк, — я ненавижу эти слова! Такими уловками мир сей, орудие и тело смерти, искажает и уродует простое учение Христа. Царство Божие придет сюда, на землю, и всякая тварь преклонится пред именем Христовым.
Марк легко прочитал бы юным студенткам лекцию об абортах и педерастах, но при этом имени он смутился, покраснел и так рассердился на себя, и на Стрейка, что покраснел еще больше. С ужасом вспоминая уроки закона Божьего, он пробормотал, что не разбирается в богословии.
— В богословии? — гневно переспросил Стрейк. — Это не богословие! Богословие — болтовня, обман, игрушка для богатых. Я нашел Господа не в лекционных залах, а в угольных шахтах и у гроба моей дочери. Помните мои слова: Царствие придет, здесь, на земле, в Англии. Наука — его орудие, и оно непобедимо. Почему же?
— Потому что наука основана на опыте? — предположил Марк.
— Нет! — вскричал Стрейк. — Потому что она — в руце Божьей! Наука — орудие гнева, а не исцеления. Я не могу объяснить это так называемым христианам. Они слепы. Им мешают грязные клочья либерализма, гуманизма, гуманности. Мешают им и грехи, хотя грехи эти — лучшее, что в них есть. И вот я один, я нищ, я немощен, я недостоин, но я — пророк, и других пророков нет! Господь явится в силе, и всюду, где сила, — Его знамение. Даже самые слабые из тех, с кем я связал свою судьбу, не обольщаются жизнью, не жаждут мира, не держатся за человеческие ценности…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});